Сегодня у меня одна из многих майских памятных для семьи дат. Ну, День Победы, он для всех праздник. Но у нас с Роем это еще и день нашей свадьбы (неизбежная шутка о победе русской женщины над британским мужчиной), не праздновали, что там праздновать, когда праздник - каждый день.
Но множество лет мою семью в мае собирала эта дата - 10 мая, день рождения отца.
Вот каким он был в молодости, самая ранняя его фотография, которая у меня есть.
Я писала раньше о нем, но надо бы написать снова. Но я что-то совсем расклеилась, сил нет. Чувствую себя разбитой и устаю без всяких видимых причин. Надо что-то менять в жизни кардинально.
Так что копипащу то, что я писала три года назад, а остальное буду стараться дописать вскоре.
Мой отец, Отто Таблер, родился в семье немцев-колонистов в Казахстане. Отца его звали Якоб, так что отчество ему дали, само собой, Яковлевич. Имя его никому из будущих русских друзей не нравилось, так что молодость он провел именем Саша, мама его только так и называла, друзья юности тоже. Детство его прошло в деревне немцев-лютеран, а на другой стороне речки (не знаю, может, это было уже после переезда из Казахстана, семью часто перебрасывали с места на место) жили немцы-католики меннониты. У них даже диалект был слегка другой. У лютеран, например, лошадь называлась, как в наших школьных учебниках, Пферд, а у католиков – Кауль. Это все, что я знаю о местном диалекте, еще то, что они там никаких артиклей не использовали, как уж обходились, бог их знает. Когда почти все их потомки перебрались в Западную Германию, их немецкого там не понимали почти, пришлось переучиваться, кому удалось. До 10 лет мой папа не слышал ни одного русского слова, только в 5 классе его перевели в среднюю школу, русскую, и пришлось изучить русский язык с нуля. Он рассказывал, как мальчиком мечтал побыстрее выучить русский. Двоюродный братец подшутил над ним и сказал, что выучится говорить по-русски, если лизнет дверную ручку в мороз. Язык прилип, к огромной радости шутников. Мой дед был учителем, человеком очень суровым, бабушка, отцова мать, тоже суровая и жесткая особа, но было бы странно, если бы она была другой, ведь она осталась вдовой с 4 детьми в неполных 30 лет, когда дед умер от туберкулеза в 1937, прошла войну, трудармию, умерла в возрасте 50 с небольшим лет от рака. У отца было три сестры, две тоже умерли от рака, сначала младшая, вообще молодой, в 37, что ли, я ее не видела никогда. Старшую, Клару, я помню, у нее было 6 детей, муж тоже не задержался на этом свете после “сталинских университетов”, оставив ее с 6 детьми. Великая труженица, на фоне ее все женщины казались моему отцу лентяйками и неумехами. Она умела все, и не отдыхала никогда. Когда полевые работы кончались, готовка и прочее, она брала в руки иглу, крючок, доставала швейную машинку и работала, работала, работала… На сторости лет она начала делать ковры, вышивая их такой полой иголкой. Так она их сделала наверно не один десяток, каждой своей дочке и внучке в подарок. Научила внучек, одна из них за такой ковер получила медаль на ВДНХ. Умерла от рака печени довольно рано, в возрасте где-то около 70. У младшей, Мелиды, тоже муж умер рано, она вырастила троих детей, умерла пару лет назад, прожив тяжкую беспросветную жизнь в деревне в Челябинской области. Одним словом, мой папа – единственный, кому удалось “выйти в люди” из этой семьи, временем и людьми обреченной на жуткую жизнь.
Папа закончил восьмилетку и поступил в Уфимский мукомольный техникум, так как это позволяло ему быстрее начать работать и помогать матери и семье, оставшейся без кормильца на это время. Он закончил техникум с отличием и начал работать по распределению. Была у него мечта – стать летчиком, а поскольку он был отличником, то послал документы в летную школу. Ответ пришел быстро и без всяких околичностей – “немцев не берем”. Ну что же, пришлось выбирать из того, что есть. Закончил техникум, начал работать по специальности: строить и ремонтировать мельницы. Разные. Водяные, шаровые, какие-то другие, я не очень разбираюсь в технологии того времени. Выделили ему персональную лошадь с телегой, на ней и совершал “бизнес-трипы”.
Пришла война. Папа был воспитан правильным комсомольцем и горел желанием защищать единственную имеющуюся у него Родину, но Сталин решил по-другому. Все немцы пошли в другую армию, трудовую. ГУЛАГ, одним словом. Рассказы отца об этих временах полны умолчаний и пробелов, то немногое, что я теперь пишу, он рассказал мне в основном, после застолий, выпивка делала его мягче, откровеннее, размораживала что-то ледяное и стальное в его душе. Не знаю, где он работал директором мельницы в 1943, в трудармии или на свободе, сестры его точно были в трудармии, но не любили вспоминать. Да и небезопасно было это слишком долго, так что выработалась привычка не упоминать о том, что было в годы войны. Дело было в любом случае на Урале, в районе Кунгура. Было папе в ту пору 22, и молодость брала свое. Он влюбился в девушку Таню, которую, по иронии судьбы, присмотрел себе сельский уполномоченный. Отец не говорил, что это за должность, подразумевалось, я автоматом должна была понять. Наверное, типа участкового милиционера. А может, на все вообще у него полномочия были. Девушка явно была неравнодушна к папе, так что уполномоченный “принял меры”. Во времена,” когда был бы человек – статья найдется”, это было несложно.
Отец руководил мельницей, снабжавшей мукой окрестные лагеря. Работали на ней, естественно, зэки. Истощенные до крайности, они, с молчаливого одобрения отца, выковыривали грязь, накапливающуюся на механизнмах мельницы, запекали ее на кострах в виде лепешек, и ели, там же было немало муки. Многих эти грязевые лепешки спасли от смерти. Вот тут-то уполномоченный отца и поймал.
На суде прокурор просил расстрела. Как же, подсчитали, что в закрома родины недодали более 2 тонн муки, той, что ушла в грязь и лепешки. Но другие члены суда пожалели парня (ему же тогда только чуть за 20 было ) и ограничили наказание 10 годами лагерей. Статья уголовная – хищение социалистической собственности.
ее сынок. Девочка на переднем плане - первая дочка дочки второй жены моего мужа и сестры жениха Штефи (они все немцы), Штефи - рядом с невестой слева. На заднем плане ее супруг Фалко. Справа, по всей вероятности, мама невесты и ее брат. На свадьбе не было много подружек невесты, только члены семьи. Но цвет платьев был плановым, и даже маманя похожего цвета надела. Шляпы у леди - обязательны, девам помоложе можно без. Судя по витражу, фотография сделана в самой церкви, немедленно после регистрации брака. Надо заметить, что церковный брак и гражданский в Великобритании уравнены в правах, но только для официально признанных церквей, типа англиканской. Мусульманам вроде бы в мечет