notabler

DW опубликовали сокращенный вариант нобелевской речи  Светланы Алексиевич, произнесенной ею в Стокгольме 7 декабря в связи с награждением Нобелевской премией по литературе 2015 года.  Вот она.

Я стою на этой трибуне не одна. Вокруг меня голоса, сотни голосов, они всегда со мной. С моего детства. Я жила в деревне. Мы, дети, любили играть на улице, но вечером нас, как магнитом, тянуло к скамейкам, на которых собирались возле своих домов или хат, как говорят у нас, уставшие бабы. Ни у кого из них не было мужей, отцов, братьев, я не помню мужчин после войны в нашей деревне – во время Второй мировой войны в Беларуси на фронте и в партизанах погиб каждый четвертый беларус. Наш детский мир после войны – это был мир женщин. Больше всего мне запомнилось, что женщины говорили не о смерти, а о любви. Рассказывали, как прощались в последний день с любимыми, как ждали их, как до сих пор ждут. <…>

От голоса к голосу

Флобер говорил о себе, что он человек – перо, я могу сказать о себе, что я человек – ухо.

notabler

Вот этот текст написан человеком, с которым я бы пошла на любое шествие, на любую демонстрацию. Единомышленником. Надеюсь, зная меня, никто не усомнится, что я была бы там, хотя никакого практического смысла ни в каких таких шествиях в России нет. Просто чтобы уважать себя, просто чтобы обозначить свое место в строю. Повстречаться с людьми, посмотреть на их прекрасные лица, вдохнуть хоть чуточку надежды

Станислав Белковский

В официальной России, кажется, зафиксирован новый виток культа Иосифа Сталина.
Коммунисты (КПРФ) снова (сколько раз уже было!) предлагают переименовать Волгоград в Сталинград, назвать именем генералиссимуса какую-то площадь в центре Москвы и поставить памятник Сталину на самом видном месте. Впрочем, с КПРФ взятки гладки. Эта политическая структура возникла и сформировалась для того, чтобы НЕ бороться за власть. А слиться в политический унитаз при первой же актуальной возможности. Каковая им и представилась еще в далеком и прекрасном, как детская любовь, 1996 году.

notabler

По кончикам верб
Голоса за дверью - мама, папа, сестры.
Детство. Я проснулся. Слюнка натекла...
Вспомню - будто возвращусь на укромный остров.
Там тепло. До смерти хватит мне тепла.
Яблоки с айвою, с ноткою тумана-
запах. Так, наверное, должен пахнуть рай...
Принеси мне яблочко, мама... мама...мама...
Посиди со мною.
И не умирай.
Многое известно мне - что, кому и сколько.
Я до дней сегодняшних пролистал судьбу.
А тем утром мне светло.И немножко больно.
Словно бы до крови прикусил губу.
Владимир Таблер, 2003

Сегодня — день рождения Володи Таблера, моего младшего, единственного брата, 55 лет ему исполняется.

Давно я думала-гадала, как  нужно написать биографию Вовы, но сначала было слишком больно, а потом никак не могла собраться с мыслями.
А теперь вот сижу на работе и катаю подряд все, что в голову приходит. И ведь не буду проверять, редактировать, изменять что-то.
В этом подходе к работе и отражается мое главное отличие от Вовы. Его стихи отполированы до бриллиантового блеска, каждое — маленький драгоценный камень. Сколько раз читаешь — каждый раз находишь что-то новое, новый слой, новая глубина, новые грани. То музыка послышится, то вдруг обнаружишь скрытый смысл, в общем, что там говорить, читать надо.
Я же все делаю наскоком, нахрапом, быстро и без блеска. Читаю некоторых авторов, у которых каждое слово обдумано, каждый эпитет — как элемент какого-нибудь восточного орнамента, блеск и красота — и запечалюсь. На секунду.
Так что катаю я теперь это дело ночью на работе, когда мои «воспитанники» уже уснули, но еще не обоссались или обосрались и царит в мире тишина и покой.
Сразу после недоброго того мая, унесшего Вову, эта тишина и покой на работе, в одиночестве, были страшны, наполнены сожалениями и воспоминаниями, болью и тоской. Включала телевизор, а там музыка. Ночная британская музыка, концерты постаревших кумиров Вовы. Или новых, которых он не услышит никогда. Каждый раз, услышав что-то такое: это бы ему понравилось. И это... И то...
О нем бы писать стихами, но бодливой корове... Так что... Как умею, не обессудьте. Навряд ли получится только его биография, наверное, общая наша. Семейная.
Лепить я буду всю правду-матку, чем я занимаюсь не от большого ума всю свою жизнь. Каждый понимает, что то, что кажется мне правдой, другому кажется наоборот. Так что это мое, и только мое мнение, которое не может быть объективным по определению. Мои воспоминания, которые тоже могут быть и не моими, а отголосками рассказов родни и друзей.
Итак, 2 февраля 1957 года в Березниках родился у папы с мамой сынок, наследник, а нам с сестрой - дорогой братик.

Родители долго решали, как его назвать. Лазали по спискам имен в календари. Отец пошутил: назовем Мефодий. Оригинальное имя. Мама смеялась, но вечером отец явился и сообщил : «Ну все, зарегистрировал. Мефодька». Мама закричала, что он сошел с ума. Тогда он засмеялся и сказал «Владимиром назвал». Но дома Вову долго звали Мефодька, такой вот был у него ник доинтернетной поры.

Все его обожали, да и как было не обожать такого вот милого малыша.  Ангелообразный, кудрявый, светловолосый в детстве, спокойный и некапризный – одним словом, идеальный малыш. А когда начал разговаривать, стал еще интересней, выдумывал новые уморительные словечки, которые немедленно становились золотом семейного фольклора.  

Запомнилось : «Посмотрите (указывая на дирижера в телевизоре — у него в руках вертюра! (услышал где-то слово «увертюра)». Или  Тигр Толстой вместо Лев Толстой.
Отец в жизни ни разу не ударил его. Все колотушки доставались мне в основном, редко-редко — Вале. А он смотрел на эти разборки с ужасом, сжимался в комочек и боялся отца куда больше нас. Так этот страх и недоверие закрепился в нем навсегда, наверно. Отец был требователен, хотел, чтобы он был отличником в школе, как я, но он им не был, учился хорошо, но особенно в неинтересные ему предметы не вникал.
Самое страшное, что с ним произошло в раннем детстве —  коклюш в очень жестокой форме, может, круп, но тогда таких названий не знали, сказали, коклюш. Он так сильно кашлял,  что однажды закашлялся и потерял сознание. Упал на пол, посинел. Мама страшно закричала и свалилась в обморок рядом. Хорошо, что отец был дома. Он подбежал, сделал Вове искусственное дыхание, поднимая и опуская ручки, тогда про «рот в рот» и массаж грудной клетки еще не знали. Но и это помогло, Вовик задышал и пришел в себя. Таким же образом папа привел в сознание маму. Позже такие приступы повторялись много раз, но мама уже знала, что делать, и в панику больше не впадала. Дело дошло до того, что однажды они даже пошли в кино с ним, и там откачали его таким же образом и закончили смотреть какой-то, видимо, очень интересный им фильм.  Больше ничем серьезным он не болел.
Однако немного у меня таких воспоминаний: переезды из города в город, новые школы, города, новые семейные проблемы затмили эту память. А с ним все было хорошо, никаких проблем он никому не доставлял, по части врожденных способностей в ту пору со мной не конкурировал, в дворовых играх у него была совсем другая компания, так что он интересовал меня мало. Валя была законная нянька, а я так, на подхвате. Подозреваю, что он тоже меня сторонился: слишком резкая, неласковая, жесткая я была.
Семья переехала из Березников в Ефремов Тульской области в 1961 году, когда Вове было 4 годика.  (продолжение следует)