Женя Орлов, лучший друг Вовы, делает эту работу: подбирает лучшие стихи, организует в Риге Кубок поэзии имени Вовы, спасибо ему за память и дружбу, за верность и стихи.
Полный копипаст не получился, так что сходите туда. Там есть Вовины песни, аннотации и самое главное – ссылка на электронный вариант его книги.
Сегодня - День памяти поэта Владимира ТАБЛЕРА
ТАБЛЕР Владимир Оттович (2 февраля 1957 года - 22 мая 2010 года). Русский поэт. Жил и творил в Каунасе (Литва).
Из цикла "Цветная ложь"
* * *
Где эти комнаты, где проживало счастье?
Дверь приоткрылась бы, в малую щелку - шасть я!..
И ведь знакомы стены и пол, да и дверь сия ведь...
Дождь за окном говорит и сирень сияет.
Можно пойти наломать вороха махровья.
В зеркале олух влюбленный - глаза коровьи.
Очень печальные то есть... Боясь до колик,
бросить сирень в окно ей, на подоконник.
Или не дождь, а солнце - пали, не жалко,
носит по улице радугу поливалка.
Тени от листьев - сечку, рванье, обрезки -
лето качает в колышимой занавеске...
Слышу родителей - в кухне, вернулись с рынка...
Яблочный запах. Боже, - ранет, пепинка...
На косяке узнаю эти зубчики - метки роста.
Все насовсем, то есть невозвратимо просто...
Были потом удовольствия, кайфы, неги.
Реки молочные были, и арфы в небе.
Нынче, казалось бы, тоже - и цвет, и смак тут.
Но почему-то яблоки так не пахнут.
Смотришь на мир водянистым и сытым взглядом,
не замечаешь сирени, кипящей рядом.
В жизни то ямы, а то - в основном - равнина.
Все хорошо. Замечательно. Непоправимо.
* * *
Мы станем птицами, я верую -
любовь крылата и нетленна.
Наверное, ты станешь белою
и черной стану я, наверно.
Вдвоем мы воспарим над крышами,
не присоединяясь к стаям.
Средь черных птиц ты будешь лишнею,
чужим я белой стае стану.
Умчимся в дальнее пространство мы,
пронзая небеса предместья.
И вечным будет наше странствие
крыло к крылу - навеки вместе...
* * *
Вечер. Тракай, а закат - токай,
все охмелить собрался.
Играй, скрипачок, этот рай смыкай
с глюками твоих брамсов.
Замок замолк, на вратах - замок.
Нежить вот-вот завоет.
В стакане туман - на большой глоток,
чтоб заложить за ворот.
Пьян рыболов (он лицом рябой),
не избежал поимки.
Сазану-кукан, а ему - любовь
к барменше-караимке.
Ах, он топырит, неся стопарь,
грязный кривой мизинец.
-Пью за тебя!
А она :
-Ступай!
Калика, проходимец...
Вечер- он мастью чернее треф.
Сам себя спросишь: "Кто ты?"
Пес ли ты рыцарь, иль так, пся крев,
родина злой икоты...
Дворник
Робкий свет зари повис,
дворник взялся за труды -
выметает вторник из
окружаюшей среды.
У него перчатки - шик,
у него метла - улёт.
А он ею - шух да ших!-
и под нос себе поет.
Эта песнь - не вой щени,
ему сферы муз близки -
то есть из "Хованщины",
потому как - Мусоргский.
Он, как шайбу - с пяточка.
У него бросок - мощА!
У него жилеточка
светоотражающа.
Хоть Николой наречен,
у него дворов - пять штук,
и размерами причем -
есть, где - ших и даже - шух!
Ты мети, Колян, мети,
коль служенье таково.
Может, вовсе нетути
дел важнее твоего.
Даже если жизнь утла,
знаю, что не сдамся злу,
коли раненько с утра
слышу Колину метлу.
*
После дождей разнообразных
всех степеней
природа закатила праздник
на сорок дней.
На срок великого потопа
включив, как душ,
всю ярость солнечного тока -
жару и сушь.
Но праздник, жаром уморяя,
угас, зачах...
Луна с иссохшими морями
плыла в ночах.
Цвела вода, хирела зелень,
зной тек, как слизь.
И вовсе не было лазеек
остыть, спастись.
А что позволено при пытке?-
Сиди, потей,
ищи неяркие прибытки
в слоях потерь.
И коли не найдешь ни грана,
так хоть поймешь,
что наша жизнь - фата-маргана,
цветная ложь...
* * *
Прав ли твой инквизитор?
Транк ли твой вилизатор?
Знаешь, по ком позитор?
Чуешь, по ком мутатор?
Нет, ты мышей не ловишь -
мЫшленье кособоко.
Тешь свою репу, овощ.
Множь своих блох, собака.
Мол, ты почти что вечен.
Дескать, печали канут...
Фигушки, милый, - вечер...
Ариведерчи. Аут...
Сколько тебе осталось?
С гулькин хренок иль носик.
Кажется, трусишь малость?..
Осень, парниша, осень...
* * *
Наверное, пора бы о душе,
подумать, пошептаться, посудачить
с ветрами в индевелом камыше
и шорохами выстуженной дачи.
Вот я, живущий, бесом обуян,
смеюсь и вою в спящем состояньи,
вот вы - чуть шевелящие бурьян
и снегу придающие сиянье...
Вы то - звезда, а то - древесный ствол,
то вы - мотив в сосульчатой челесте.
А я, творец пустопорожних волн
и созидатель бубличных отверстий...
Я не умею, милые мои,
которых слышу в воздухе холодном,
крутить снежинок белые рои
и быть от всякой сущности свободным.
Но тоже стану вечен и безлик,
и буду жить в терновнике и дроке,
и вместе с вами шевелить тростник
и завивать поземку на дороге...
*
Из цикла "Мне помнится тепло"
* * *
Веселимся на пиру, духаримся ль кучеряво -
мы - травинки на юру или камушки у яра.
Сломит ветер, скинет вниз чья-то воля или случай -
и закончен экзерсис темнотою неминучей.
Нам собрата бы жалеть за назначенность планиды,
но вздымают слова плеть друг на друга индивиды.
Бог незряч и рок жесток, все сосчитаны подробно...
Но втыкает локоток ближний ближнему под ребра.
Много надо ли - плевок или мелкая подлянка.
И гляди - еще чуток извели того подранка.
Вроде, он де-факто жив, и де-юре - тоже, вроде,
но беда течет, как жир, по надорванной аорте...
Дорогая, мы с тобой тоже той модели слуги...
Ну давай закончат бой эти губы, эти руки.
Ты мне врешь, тебе я вру, и зачем-то вечно спорим.
Мы ведь свечи на ветру. Мы ведь бабочки над морем...
Улыбнусь и обниму, подышу теплом на пальцы.
Налетающую тьму вместе легче не бояться.
Обними и улыбнись. Посмотри у края ямы
два ростка переплелись одинокими стеблями...
* * *
Чтобы вернуться надо бросить монету...
(примета)
Брошу монету в море и в реку брошу,
грОши просыплю осеннему дню вослед,
к лиственным злотым мелочь подкину в рощу
и белый цент, как в копеечку - в белый свет...
Время придет - под приглядом безносой дамы
буду плестись я последней своей межой -
дай, Боже, сил, отзываясь на пафос драмы
пусть не тугой, на прощанье тряхнуть мошной...
Или река. И гребец. И его шаланда.
- Не торопи, не на праздник отчалим, чать.
Тугрики мелкие нА берег брошу, ладно?
Дай мне их бросить и чуточку помолчать.
Кину монетку в руки любимой тоже...
И возвращусь, и не раз - иногда и вдруг.
Пусть не похожим, а так - муравей по коже,
крикнет сова или стукнет о лампу жук.
И возвращусь и опять, и опять, и снова ...
Знаешь, паромщик, я выбросил свой обол,
чтоб в сновиденьи утреннем в пол-восьмого
ей повторить самый главный для нас глагол...
Из цикла "Завтра"
Когда того потребовали даты
Когда того потребовали даты,
был осенью захвачен городок.
И дерева, как пьяные солдаты,
Шумели и качались у дорог.
По городку, оставленному летом,
Я взад-вперед слонялся не спеша.
В моей душе, как и в местечке этом,
стояло ощущенье грабежа.
Здесь был костел, шедевр архитектуры
какого-то столетья , и еще
развалины льняной мануфактуры
светили тускло красным кирпичом.
Был парк – остаток панского маёнтка...
Как хорошо здесь было бы вдвоем...
И девочка с глазами жеребенка
Кидала листья в темный водоем..
А вырастет она и будет письма
бросать в молчанья черные пруды.
И будет умолять кого-то - снись мне!
И что-то создавать из пустоты.
А сторож спички шарил по карманам,
Чтоб листья жечь, чтоб погрузилось в дым,
как в зелье, запрещенное кораном,
все, от чего становишься седым.
И я просил кого-то в небе - рAтуй!
Но этот кто-то мне не отвечал.
Он по небу, заведуя парадом ,
куда-то журавлей перемещал.
Я сам себе судом был бесполезным,
но что-то все ж доказывал судье.
И говорил со сторожем нетрезвым
о женщинах, политике, судьбе.
В беседке мы общались с ним, на фоне
разора, поражения, утрат.
Глаголов, сослагательных по форме,
кружился между нами листопад.
И мы –таки освоили пол-литру,
закусывая салом и лучком,
и подмешали в осени палитру
тоску, произносимую молчком.
Из цикла "Плачущее дерево"
Май
Какой сегодня ветер во дворе!
Кто обвинит в нем май – не ошибется.
Глядите-ка, полуденное солнце
горит на нем, как шапка на воре.
Развешивает женщина белье.
А ветер ее ситцем облепляет,
как пестрою пыльцою, и влюбляет
ленивых доминошников в нее.
Им выпить бы – да нету ни рубля...
Глядят на чистоту ее полотен,
мечтающих в замедленном полете
стать парусом иль гюйсом корабля.
Тоска в мужских неласковых глазах.
В карманах тает на закуску сало.
А в жизнях их не будет Кюрасао,
не ждут их на ванильных островах.
А будет жизнь им кадыки тереть,
тяни ее - для пирамиды глыбу.
И «пусто-пусто», стало быть, и рыба!
И хоть бы рубль...
Невмоготу ж терпеть!..
И к небу поднимается рука,
святая от усталости и пота.
И вешает на след от самолета
большие кучевые облака.
Из цикла "Молитва"
Текла Швянтойи*
И было лето. И было утро.
светло, лазурно.
Все было в мире легко, нетрудно
и все разумно.
Река ШвянтОйи струилась плавно
и равномерно.
Все было важно, все было главно,
все было верно.
И шмель гудящий, и ужик скользкий,
и птах парящий
не мыслью были в усталом мозге,
а настоящи.
Чешуйки, шерстки, цветы, коренья
волокна, нити –
все отвечало предназначенью,
делам, планиде.
Кому-то - когти, кому - копытца,
кому-то -крылья.
Кому быть ловчим, кому ловиться –
успеть в укрытье.
И совершались в одно мгновенье
легко и чисто
кровопусканье, кроветворенье,
любовь, убийство.
Все было свито в узлы, узоры,
круговороты
воды и праха, семян и сора,
судЕб, свободы.
Бессонье с дремой, покой с движеньем -
все было равным.
И совершалось плодоношенье
назло потравам.
И было лето. И было лепо.
И день погожий.
Текла Швянтойи полоской неба,
слезою Божьей.
*ШвянтОйи - река в Литве (вернее, даже две реки с одинаковым названием, одна - приток Нериса, другая впадает в Балтийское море в поселке с одноименным названием, в данном случае речь идет о притоке Нериса).Швянтойи в переводе Святая. В них крестили Литву
Июль. Жара
Июль. Жара. Не продохнуть.
Свернуться в кокон... Выждать... Выжить...
И время, словно губку выжать
до свежести какой-нибудь.
Пот каплет с лип, стекает с лиц.
Сам, как в руке леденчик, липок.
Влачишь себя среди улыбок
мальчишек и отроковиц.
Они еще в другой среде,
легки, как в омуте плотвички.
И рАдужны их роговички.
И смех – как блики по воде.
А ты, скребущий свой сусек,
насущный хлеб соображая , -
всего лишь выгнанный из рая
угрюмый потный человек.
Послесловие
Помню - в летнем сумраке в комнате под крышей
мы с тобою умное послесловье пишем,
послесловие к любви. По законам жанра
тонут наши корабли – капитанов жалко...
Заплывают рыбками в гибнущий кораблик
слезы твои липкие, как гуммиарабик.
Не могу не верить им, только не приклеюсь,
хоть и больно бередим то, что не сумелось.
И ни оторопь, ни страх не висят меж нами,
громко цокает в часах нетопырь когтями.
Мы копаемся в золе, всяком окаянстве.
Ты на самой на заре говоришь:
- Останься...
Если б раньше позвала! Если б только, если...
Перегрыз бы удила, оторвался с песней.
А теперь на теле всем – брачные печати,
и над яслями с овсом головой качать мне.
Я жену свою люблю,и не быть измене –
растворяться кораблю с черной грустью в вене.
Не могу я , как с любой, как с ничейным телом.
Не могу свою любовь пачкать адюльтером.
Драгоценный человек, девочка-шляхетка,
для тебя во мне навек лишь грудная клетка.
Мы дожили до зори, до последней строчки.
Мы теперь как пузыри – только оболочки...
Хлещет дождь на Укаяли
Хлещет дождь на Укаяли.
Да у нас не лучше гнусь.
И душа, как мышь в рояле,
гулко гложет свою грусть.
Не просохнуть, не согреться.
Сердце водоросли рвут.
Ой ты, сердце, мое сердце,
мой печальный субпродукт.
Неохота стало драться
даже с лучшим из врагов.
Мне б податься в травознатцы –
чай попить из сорняков.
От того, быть может, чая
из цветочков и стеблей
хоть немножко б полегчало –
меньше б думал о тебе.
Дождь идет на Ориноко,
сельву струями лупя...
Ничего, что одиноко.
Просто плохо без тебя.
Из цикла "К той реке..."
* * *
Стужа была - опричь ее
не было сил иных
в мороках безразличия,
ватных, волосяных.
Голое заоколие
души заволокло -
внутренняя монголия,
стылое толокно...
Но покачнулось, тикнуло,
клюнули капли снег,
глянула ртуть на лик нуля
и - побежала вверх.
Речка в ладони дельтовой
стиснула острова,
так напряглась от этого-
лопнули рукава.
Льдины ломая на части, как
вафельные круги,
сдвинулись в вешних часиках
оси, храповики!..
И понеслось, забулькало,
синь разлилась, разя
ярко и незабудково
пасмурные глаза.
Золотко мое, золото,
ходит все ходуном,
холода тело колото
мартом- хохотуном...
Милая, мука кончилась,
с говором талых вод!
В воздухе колокольчики,
радостный кислород!
* * *
А над НЕрингою* гуси летят
параллельно берегу, в ряд.
А верней, не ряд у них – это клин.
И куда ни кинь – всюду синь.
А я с мола рыбку ужу.
А вернее, за гусями слежу.
Ты не прыгай по воде, поплавок,-
мне весна подула в манок.
А ты рядом, близко стоишь,
на гусей с улыбкой глядишь -
как они летят, гомоня,
а вернее, - на меня, на меня.
А в глазах твоих искорок взвесь.
Или гейзеры в них звезд-бетельгейз.
И такая ты весенняя вся,
что весеннее придумать нельзя.
Я тебя руками обвил,
вот, небось, помру от любви.
А коль выживу - то лишь потому,
что еще сильней обниму.
*Неринга (ударение на первом слоге) - общее название
населенных пунктов на литовской части Куршской косы
(Нида, Прейла, Пярвалка, Юуодкранте, Смельтине)
Из цикла "Ливень слепой"
* * *
Ходить и щуриться на свет
на фоне парковой натуры,
где воздух к полдню разогрет
до благостной температуры.
Без постной мины, без личин -
ну разве что глаза заУжу...
Осенним светом облучить
свою растрепанную душу.
И просто называть - не вслух -
приметы видимой картинки -
скамейка, лужица, лопух
и паутинки, паутинки...
Следить за летом голубков
сквозь желтое и голубое.
И хмель не сделанных глотков
дрожащей чувствовать губою.
* * *
..И больше нам не быть вдвоем -
мечтой себя не изводи.
Меж пристанью и кораблем
все шире полоса воды.
Машины крутятся враздрай
и вертят утлый шар земной,
на место возвращая рай,
навек закрывшийся за мной.
Пролива черная вода
мертва, как деготь или клей,
а в ней пустые невода
и прах сожженных кораблей.
Разлукой воздух заражен.
Прокисшим хлопком безнадег
зовущий берег заращен
иль в водяную бездну стек.
Лишь ты - как звездное пятно,
сияющее на молу...
Куда плыву я - все одно...
Ни жить, ни сгинуть не могу.
* * *
Будто все окончено.
И начаться нечему...
Кружит птица ловчая...
Плачет птица певчая...
Растворили грешника
лес и берег Немана.
На листок орешника
мое сердце меняно.
Кровь теперь створожена
в барбарис, рябину ли.
Празднуй, заполошное
племя воробьиное.
И уже беспаспортный,
и никем не узнанный,
и умею запросто,
быть и сном, и музыкой.
Над своими милыми,
над прощеным ворогом
бить умею крыльями,
плыть умею облаком.
А душа проточная,
от тумана млечная...
Плачет птица ловчая...
Замолчала - певчая...
* * *
Ливень случился слепой,
праздничный, раззолоченный.
Падай, рассказывай, пой,
медленный мой, алычовый.
Лей на камыш-очерет,
брызгай на крылья касаток
овеществившийся свет,
солнечный жидкий осадок.
Радуйся, каждый простак -
вечно желавший охотник,-
небо в фазаньих хвостах,
пестрых, лоскутных, лохмотных!
Ливень, дружище, браток,
дай своей пенистой влаги
высохшим лонам проток,
мутной кринице в овраге.
Дикий омой виноград,
путайся в пене кичима.
Все поправимо, мой брат,
так или сяк излечимо.
Из цикла "Только дорога"
Бессонница
Бессонница. Бессмысленность. Бронхит.
Все кошки серы. А все звуки сиры.
В тюль занавески лунный гол забит.
А с центра поля начинать нет силы...
Давай тогда ударом от ворот
(а судьи где? И кто они такие?)
Перед тобою в клеточку блокнот –
узилище для знаков ностальгии...
И хищный паркер –клювик золотой
пошел пихать крамолу по ячейкам –
слова о том, что прожито тобой,
как будто о чужом или ничейном...
...И стало быть, футбол на пустыре.
Сурепку мнут мосластые эфебы.
А если говорить о вратаре,
то он глядит в клубящееся небо,
где серебристой молью – самолет.
Голкипер переводит взгляд свой долу.
Каемкой поля девочка идет,
несет в руке включенную спидолу.
И он закрыл глаза, и он ослеп.
В спидоле битлы средневолновые
кого-то умоляют, чтобы хелп...
И пахнут медом травы полевые.
Ему кричат, ругают – идиот!
Мяч за чертой добра и зла. И Бог с ним!
Она идет! Ах, как она идет,
ломая жизнь растеньям медоносным.
На фоне посеревших облаков
и пустозвонной грубости пацаньей...
И платьице из крыльев мотыльков
и чистых неизведанных мерцаний...
В других мирах – бессонница, луна,
тяжелое бронхитное сопенье...
А там вода во облацех темна.
А девочка светла и незабвенна...
* * *
Далекое соло сакса.
Звучит ли? Вообразил?
В горле образовался
шершавящий абразив.
Мелодию-самозванку
дослушать не тороплюсь.
Пинаю пустую банку -
пусть бонги подкрасят блюз.
Мотив, чей ты голос выткал
Из блюзовой размазни?
Дружки мои - Гинтас, Витька ль
окликнули:
-Отпасни!
Но зря озираюсь. Глупость.
Их нет ни в одном из мест.
Их взяли суглинок, супесь
и круговорот веществ.
А блюз, ты пищаньем куцым -
не скроешь простую суть...
Мне есть обо что споткнуться,
но некому отпаснуть.
Давай-ка погнись от песни,
злаченый ручной удав...
Когда-то мы будем вместе.
Я знаю, что в этом прав!
А в небе лилово-мокром -
ужель они оба там -
друзья банку с летним громом
пинают по облакам.
Из цикла "Когда оглянешься"
* * *
Одиноко мне в толпе,
как жирафу на Памире.
Я скучаю по тебе,
будто душу прищемили.
К пункту А из пункта Б,
жилки красные на карте -
моя кровь течет к тебе,
так и вытечет по капле.
* * *
Зима пришла так вдруг, так сразу
(хотя, казалось бы, и в срок)
по ранам осени, по грязи
на язвах выбитых дорог.
И снег пошел, сначала редок,
ложась на землю, на бетон,
на скрюченные пальцы веток
стерильным тоненьким бинтом...
А вот и густо закружился,
захлопотал он, ворожа,
над исстрадавшеюся жизнью,
как сердобольная душа...
Расслабься, братец мой, утешься,
довольно маяться виной,
все милосердно скроет снежный
и нежный ветер ледяной.
И очень многое не спелось,
и что-то причиняет боль,
но снег –сиятельство и светлость-
все это скроет под собой.
Увидишь -пусть обманет зренье-,
когда оглянешься на след,
одни лишь светлые мгновенья,
как будто был там только свет...
* * *
Концерт для гобоя и струнных A.Марчелло "Адажио"
Пел гобой, со мной говорил
не сулил былому правИл.
Память, будто рыбку, вываживал
на прозрачной леске адажио.
Не судил, как cонный зоил,
возносил и синью поил -
высоко – и возможно выше ли?-
чтоб печаль – клином клин- да вышибить.
Как, Марчелло, вызнать ты мог
про мирок мой – ворох морок?
И пришел, не побрезгав логовом,
со своим торжеством барокковым.
Поднимал меня за собой
в голубое небо гобой.
Где-то там было Богу богово.
А мне - облако белобокое.
Увлекал туда без труда,
где была мокрее вода,
где всемирное тяготение
тяготило намного менее...
Где все можно было суметь,
где судьба еще не комедь ...
Где та девочка с нотной папкою,
а грусть пО сердцу – потной лапкою...
Поднимал меня за собой
в голубое небо гобой...
Исполняет автор.
Из цикла "А дальше что?"
* * *
...А под мокрою радугой –
дол зеленый смарагдовый,
Здесь все просто, легко и в лад.
И сам воздух зеленоват.
А лошадка под ивою
с ивой спутана гривою.
Глянешь в небо высокое –
солнца около – соколы.
А в траве- то кузнечики
точат сабельки-мечики.
Чуть дрожит от дневной жары
воздух в искорках мошкары.
Тьму грунтовую проколов,
бьют там тысячи родников.
В небо вырасти норовя,
рвет себя из земли трава.
Не скорбей и не слез юдоль –
только воля и вширь, и вдоль.
Никаких нет вериг, тенёт -
жизнь как в чистой воде плывет...
Если надолго пропаду
в темноте, суете, бреду,
бросит дух ли от божьих губ
за сатурновый хула-хуп –
все равно отыщу я мост,
чтоб вернуться сюда со звезд,
от харибд и от сцилл уйду,
улизну из котла в аду.
Коль не в нынешней жизни - пусть...
доползу, дорасту, вернусь...
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →